ОТ ПЕРЕВОДЧИКА Перевод выполнен по изданию: Emil Bock. Das Evangelium. Betrachtungen zum Neuen Testament. [Stuttgart,] Urachhaus, [1984]. Это полное издание, которое, сколько можно судить, не переиздавалось. Сокращенный вариант книги допечатывается постоянно. Надо сказать, ни одна из книг, которые мне доводилось переводить до сих пор, не потребовала приложения таких усилий при редактировании и окончательной отделке. И дело не только в значительном объеме. Обычно текст подхватывает переводчика, как единый смысловой поток, и влечет его за собой до самого конца. Не так было в данном случае. Каждое отдельное предложение превращалось в самостоятельную задачу, к решению которой приходилось приступать заново. В связи с этим возникают даже опасения: удалось ли сохранить и передать единство стиля? Не распадается ли книга на отдельные фрагменты? Тем более, что и в самом деле ее структура весьма непроста и образована из очерков, возникавших на протяжении длительного времени*. Впрочем, об этом пусть судит читатель. * См. «Хронологическую таблицу» в Приложении. Отсюда (как и из Предисловия Г. Качер-Бок) видно, что книга вообще не замыдумывалась в качестве единого целого. В плане практическом, касающемся непосредственно того, с чем столкнется читатель в этом переводе, необходимо прежде всего сказать о цитировании Библии. Когда Эмиль Бок создавал свои очерки, его собственный перевод Нового Завета только возникал. Поэтому лишь в немногих случаях перевод принадлежит самому Э. Боку. (Еще в ряде случаев автор дает собственный перевод для сравнения в примечании – иногда даже в двух вариантах.) Чаще же он цитировал Библию по самому популярному и «стандартному» немецкому переводу Лютера (подчас, видимо, все же с некоторой правкой), при всем сознании его несовершенства не столько даже в «букве», сколько в «духе» (о чем много говорится в книге). При этом Э. Бок нередко тут же указывает, в чем именно не согласен с Лютеровым переводом. Чтобы читатель сам мог судить об особенностях того или иного перевода, библейские цитаты мы нередко даем на немецком языке, а свой перевод – в скобках. При переводе этих цитат с немецкого мы старались сохранить максимальную, почти буквальную верность оригиналу (т. е. немецкому, а не греческому и древнееврейскому), проводя этот принцип с определенным буквализмом, нередко в ущерб русскому стилю. Кроме того, мы не стремились строго воспроизводить свой перевод при повторном цитировании той же цитаты: так поступает сам Бок, да и мы не думаем, что погрешаем, когда иной раз те же слова оригинала сказываются по-русски чуть по-другому (можно сослаться на само Евангелие, ср. разбор места из 21-й гл. Иоанна ниже, в прим. 297). От синодального перевода читатель найдет в настоящей книге, помимо ок. 40 справочных ссылок в примечаниях переводчика, лишь названия селений и имена людей: мы слишком к ним привыкли, чтобы можно было даже помыслить о переходе в обозримом будущем к «более адекватной» передаче еврейских имен и топонимов по-русски. Да и нужна ли она вообще, помимо исправления явных ошибок, как в случае имени Вирсавии-Батшебы (см. наше прим. 250)? Что до сокращений ссылок на места из Библии, здесь мы старались быть достаточно ясными, не гоняясь за краткостью в ущерб очевидности. Заглавия книг в основном* следуют синодальному переводу. Пагинация Псалтири, естественно, также соответствует ему (в западной традиции она иная). Ссылки на Рудольфа Штейнера в самой книге и в наших примечаниях даются по его собранию сочинений (GA, т. е. Gesamtausgabe) с указанием тома (например, GA 149). Примечания автора обозначаются значком * и даются постранично. Примечания переводчика обозначаются арабскими цифрами в сквозной нумерации и помещены в конце книги. * «В основном» потому, что есть исключение, касающееся написания е и э в начале имен собственных: рука не поднимается вывести «Ефес», «Есфирь», «Енох» и пр. (как и, в более широком контексте древних именований – «Еврипид», «Евклид» и т. д.). А ведь еще в середине XIX в. писали «естетика»! Но это долгий и неуместный в настоящий момент разговор. Следует также сказать о заглавной букве в местоимениях, относящихся к Богу и к Иисусу Христу. Нам известно о такой традиции, однако мы не можем разделить ее пафоса. Древние писцы имели обыкновение совершать омовение рук всякий раз, как им предстояло написать Имя Божие. Старинные церковнославянские книги выделяли Имя Божие киноварью (такая традиция какое-то время продолжала существовать уже и в эпоху книгопечатания). Нам же все это представляется ныне внешними правилами, вполне оправданно отмершими. Вот и употребление заглавных букв в местоимениях и прочих служебных словах, на наш взгляд, лишь загромождает текст, обесценивает заглавную букву и не дает надлежащим образом отметить слово, которое действительно нуждается в выделении. Более того, никаких заглавных букв нет в стандартной церковнославянской Библии (у меня в руках издание 1894 г.): здесь даже Бог и Иисус Христос, как и вообще все имена, пишутся со строчной (хотя заглавные в тексте встречаются, ими выделяется лишь начальное слово предложения). А вот Земля и Солнце в нашем переводе, напротив, гораздо чаще, чем обычно принято, пишутся с заглавной. Действительно, странно, обитая среди планет, соседство с которыми чаще всего и подразумевается молчаливо при упоминаниях Земли, делать исключение для последней, не ставя ни под какое сомнение правописание с большой буквы Сатурна, Меркурия и пр. Стоило бы, пожалуй, еще ввести написание с заглавной «неба» – в контексте, когда идет речь об оппозиции Неба и Земли, но с этим пока что решено повременить. При передаче довольно многочисленных поэтических фрагментов мы пошли по пути западноевропейской переводческой традиции: воспроизводить цитату на языке оригинала, а рядом давать по возможности точный прозаический перевод. На отыскание собственного в достаточной мере поэтического стихотворного перевода не было времени, да и не вполне ясна цель, которую мог преследовать такой перевод, будь он даже самым удачным. Сердечно благодарю Нору и Фридварда Бок (невестку и сына автора книги) за ценные консультации и поддержку при переводе трудных мест. Их одобрение некоторых моих предположительных переводов окрыляло и внушало надежду на то, что, в конечном итоге, результат не будет таким скверным, как представлялось подчас в чаду корпения над поистине необозримой глыбой исходного текста. Скажем несколько слов по существу того, что найдет читатель в книге Эмиля Бока. Как представляется, наиболее ценно производимое ею впечатление неколебимой убежденности автора в том, что слово и дело Христа – самое важное во всей истории человечества. И не в связи с какими-то рефлексиями на эту тему, не потому, что столь много (действительно – очень много) было с тех пор передумано и перечувствовано человечеством по поводу Христа. А потому, что сами события, связанные с Христом, явились поистине кульминацией истории человечества – и продолжают ею оставаться на обозримый период его развития. Эволюция человечества показана в книге так, как только и стоит ее толковать: не как движение по ступеням материальной культуры, но эволюция духовно-душевная, с прохождением решившей все поворотной точки, момента Голгофы, поменявшего направление с нисхождения на подъем. Реальность Христа и его актуальность, независимо от того, что думает и чувствует современное человечество – вот главное, что одушевляет Эмиля Бока и движет его пером. Второй важнейший момент – реализованный принцип боговдохновенности применительно к книгам Нового Завета (и, шире, всей Библии). Многие богословствующие авторы на словах провозглашают эту боговдохновенность, но когда дело доходит до частностей, нимало не стесняются рассуждать об общем «Источнике» всех Евангелий (т. н. Q – Quelle), о Марке как «наиболее первозданном» (читай: бесхитростном и незамысловатом) свидетельстве о Христе. На деле это означает картину: Матфей или Лука*, обложившиеся свитками с разными историями жизни Христа и напропалую компилирующие из них, а подчас и дающие волю полету «творческой фантазии». Но будь это так, между Евангелиями не было бы противоречий, между тем как они прямо-таки изобилуют ими, о чем еще недавно неустанно напоминали товарищи Ярославский и Крывелев. Однако никакого компилирования не было. Каждый из авторов Евангелия располагал собственным источником, и источник этот имел сверхчувственную природу. Итак, боговдохновенность Евангелий и их определенная автономность друг от друга – вот краеугольный пункт, который неуклонно отстаивает Бок. Это-то, по нашему мнению, и делает его книгу столь действенной и, мы бы сказали, переломной в мировой христологии. * Назовем их условно так, хотя лучше было бы сказать «составители». В таком аспекте неважно имя обладателя руки, записавшей инспирированный (в смысле Э. Бока) текст. Ведь, как говорит автор, мы справедливо называем «Моисеевыми» все пять первых книг Ветхого Завета, хотя Второзаконие, повествующее о последних его распоряжениях и смерти, никак не могло быть написано его рукою. Если же перевести разговор к конкретным достижениям Э. Бока в библейских истолкованиях, можно сказать лишь: их бесконечно много, они рассыпаны по каждой странице книги, в чем, надеемся, убедится читатель. Причем происходят они не из одной только умозрительной работы по анализу текста, но из громадной практической деятельности автора в качестве священника и руководителя Христианской общины (см. прим. 1). Остановимся на трех важнейших, на наш взгляд, моментах. Совершенно по-новому толкуется здесь Нагорная проповедь и заветы Христа, поистине вписанные в сердце всякого человека, считающего себя христианином. Самыми знаменитыми среди которых можно назвать слова о подставлении ударившему тебя другой щеки и отдаче рубахи тому, кто отбирает у тебя плащ. Самыми знаменитыми и, скажем мы, бессмысленными, потому что в повседневной жизни никто им не следует. Так для чего же тогда их высказывает Христос? Ведь, ставя перед нами совершенно нереальные задачи, он делает нас только хуже. Мы и так знаем, что несовершенны, а всякий, видя, что и не может приблизиться к поставленным рубежам, машет на себя рукой и пускается уже во все тяжкие. Потому что позволив себе преступание одной заповеди, мы, сами не замечая, скоро преступим все. Так вот, глубокое убеждение Э. Бока состоит в том, что в Нагорной проповеди Иисус Христос обращается только к своим ученикам, и не просто к ученикам, но ученикам в качестве будущих учителей – священников возникающей церкви. Тем самым автор вовсе не желает сказать, что всякий священник по определению лучше несвященника. Просто у них разные задачи. Землекоп может исполнять свои обязанности землекопа гораздо лучше, чем священник – свои, и это будет означать, что он и реализовался лучше, прочел «Божий умысел о себе» лучше священника, а значит, и сам – совершеннее. Но у священника «такая работа», что человеку, который пришел к нему со своей бедой, он всегда должен дать больше, увидеть настоящую его беду, о которой сам человек может даже и не догадываться. И с человеком, который примется священника оскорблять и попрекать, тот не должен прекращать общение, иначе какой же он священник?* * См. очерк «Нагорная проповедь». Второй момент (сколько можно судить, тесно связанный с первым) – это прямое осуждение нацеленности христиан на «спасение души» как самоцель, к которой следует стремиться любой ценой, даже если твой мир (разумеется, прежде всего составляющие его люди) гибнет вокруг тебя. Между тем такая ложная постановка целей, согласно Э. Боку, привела многих вроде бы благонамеренных людей к впадению в беспробудный эгоизм (и служит таким образом оправданием эгоизма людей не столь благонамеренных). Э. Бок даже употребляет для данной разновидности эгоизма специальный термин «религиозный». Ведь христианство вовсе не является религией потусторонности и бегства от мира. Христос здесь и с нами уже теперь и от нас не отступит, каковы бы мы ни были. Мы пьем его и вдыхаем, только мало об этом задумываемся. Тот, кто думает лишь о личном спасении, не спасется. Только так и можем мы понимать слова Христа, что кто спасает свою душу, ее потеряет, а вот кто «положит ее за други своя», может рассчитывать на спасение (вернее – не «рассчитывать», потому что если будет «рассчитывать», то тщетны будут его надежды)*. * Опять-таки не будем отвлекаться и отвлекать читателя напрасными и излишними собственными комментариями. Блестящие рассуждения по этой теме можно прочесть в книге в том же очерке «Нагорная проповедь», разделы «Благословения» и «Пятеричное обновление закона…», а также в очерке «Путь Луки: от веры к созерцанию», разделы «Путь мира» и «Наставление в молитве» (важные рассуждения о различии внутреннего и внешнего эгоизма), «Притчи у Луки». Наконец, величайшим открытием Э. Бока в области библеистики и христологии, которое должны признать все, даже несогласные с прочими его воззрениями, является положение о радикальном превосходстве Евангелия Иоанна над синоптическими Евангелиями еще и в смысле историчности. Мы и так убеждены в большей зрелости Иоанна, как личности, сравнительно с прочими апостолами и евангелистами. Но до Э. Бока это убеждение приходило в кричащее противоречие с окружавшей его Евангелие репутацией некоторой фантастичности и даже отрыва от действительности. После Э. Бока от этой репутации не остается и следа. Евангелие Иоанна – самое зрелое также и в плане воспроизведения внешней фактологии жизни Христа. На таком фоне отдельные частности книги, которые могут вызвать чье-то несогласие или даже неприятие, не играют роли. Для примера приведем отрицание «материальной» непорочности зачатия (при том, что оно переходит на более высокий, духовный уровень), двух мальчиков Иисусов (но пусть нам тогда объяснят, почему так удивились родители Нафанова Иисуса «внезапной» умудренности своего сына) или даже двух Богородиц (а здесь подождем объяснений, почему Марией зовут сестру матери Христа – см. Иоан. 19, 25). Бок был уверен, что только еще находится на пути к постижению Евангелия, по которому предстоит бесконечно двигаться – с ним вместе – и всему человечеству. На пути этом мы всегда только в начале. Москва, апрель 2006 г. И. Маханьков
|
